Лесозаготовительный участок

Участок примерно пол версты в длину ,да треть в ширину. На границе с живым лесом строем ,с промежутками в сорок шагов, стоят дубы могучие, одинаковые ,чтоб четко границу было видно. Весь участок словно поделен на несколько секторов. В одном росли высокие сосны, в другом лиственные: береза, лиственница, ясень. На последних секторах произрастала небольшая группа однообхватных дубов, орешник.
У края всего участка стояли пара пеньков со следами топора, что и говорило о том, что здесь лес рубится.
[img][/img]

Дом и мастерская Дубовея---->
Вот так быстрым шагом, с целью размяь ноги, Дубовей прошагал все расстояние до леса. Запряженный в телегу Тяж также не выдавал протестов, рысил рядом уверенно, без видимого усилия волоча телегу, временно пустую.
-Так, это куда там сворачивать то надобно было? Аука же вроде все сказал. Так на северо-восток четверть версты. Ну чтож, пойдем, проведаем.
Держа за узду Тяжа направил Дубовей стопы свои к месту своего промысла. Сегодня сильно рубить не собирался, лишь отметить какие деревья пригодны, какие лучше оставить до осени, чтоб просмолились.
Долго ли, коротко, а принесли плотника ноги к сему участку. Высокие сосны мерно покачивались на ветерке, ясени словно переговаривались с березами. Идилия была полнейшая. А вот Дубовей пришел сюда именно за тем чтобы эту идиллию нарушить. Какая ирония.
-Да уж, красота. Ты, Тяж, пока передохни, сил наберись. Дай-ка только привяжу тебя.
Сказано - сделано. Коник то могучий, тяжеловоз как-никак, простой привязью его не так просто удержать. Поэтому Дубовей дополнительно стреножил помошника своего. Тот ничуть не обиделся, мирно фыркнул да принялся травку свежую щипать.
Вот и ладушки, теперь по делу. Достав из телеги топоры да сверток. Топоры отложил пока обратно, а сверток развернул. Он оказался фартуком специальным, с наплечниками и капюшоном специальным, чтобы смолой не испачкаться. Его надев, подхватив малый топорик, отправился Дубовей работать.
Рубить лес не так просто, как может показаться на первый взгляд. Дерево рубили не всякое, с разбором, с подготовкой. Загодя высматривали подходящую сосну и делали топором затесы (ласы) - снимали кору на стволе узкими полосами сверху вниз, оставляя между ними полосы нетронутой коры для сокодвижения. Затем, еще лет на пять оставляли сосну стоять. Она за это время густо выделяет смолу, пропитывает ею ствол. И вот по стылой осени, пока день еще не начал удлиняться, а земля и деревья еще спят, рубили эту просмоленную сосну. Позже рубить нельзя - гнить начнет. Осину же, и вообще лиственный лес, наоборот, заготовляли весной, во время сокодвижения. Тогда кора легко сходит с бревна и оно, высушенное на солнце, становится крепким, как кость.
Дубовей прошелся по сектору с соснами. Тут ласы имелись. Видимо, в те времена когда деревня полной жизнью жила, здесь плотник тогдашний и промышлял. Сосна была смолистой, как раз такой, какой нужно. Но рано еще рубить.
Разобравшись с обстановкой среди сосен, перешел к лиственным. Тут рубить было уже поздно. Но осмотр никто не запрещал. Так что Дубовей, и здесь тщательно обошел сектор, подмечая, что да как. Сухую, сломанную лесину поднял, отволок к краю участка. Здесь тоже оказалось ладно. Так постепенно прошел всю территорию, отведенную на валку.
-Так, мне сегодня хоть одну лесину, а надо. Все-таки делать надо что-то, а не просто так. Лиственных сухих нету, зато есть одна сосна иссушенная, да орешник один. Вот их и срубим.
Когда ты одинок, остается лишь один собеседник, ты сам. Дубовею было немного одиноко, поэтому размышлял он вслух, попутно подхватывая валочный топор со сравнительно узким лезвием. Отыскав эту сосну, приметился, как рубить, как она падать будет, чтобы ненароком другие деревья не зацепить. Поклонившись дереву, Дубовей замахнулся и с силой принялся рубить эту сосну.

------------- Избушка Перелестника

Ксан шел не торопясь, заткнув топор за пояс и наслаждаясь утренним лесом. Он так задумался о чем-то своем, далеком и приятном, что наверняка прошел бы мимо делянки, если бы его слух не уловил чей-то мужской голос, произнесший:

"Так, мне сегодня хоть одну лесину, а надо. Все-таки делать надо что-то, а не просто так. Лиственных сухих нету, зато есть одна сосна иссушенная, да орешник один. Вот их и срубим".

Ксан остановился. Вроде не так далеко находился этот участок от того места, где он совсем недавно рубил орех, что значит "лиственных сухих нету"? Неужели Аука посмеяться над ним решил? Впрочем, Ксанка вмиг дерево иссушит, как надо, но все равно, эка ты шутник, Лесное Чучелко, и не надо мной одним, видать, посмеялся... А голос этот чей же? Такого же кустаря, али кого посерьезней?
Ксан повернул к делянке, бесшумно возникнув среди деревьев позади незнакомца, огляделся: лошадка, телега, наверняка его... Да и руки у этого молодца явно мастеровые, и присматриваться не надо... Значит, или плотник, или стельмах, или еще кто, кому дерево в ремесле надобно... Эк он увлекся рубкой, что ж, подожду, пока повернется, заметит меня, тогда и знакомство сведем, все одно на одном участке рубить...

Вот что-что, а Дубовей действительно увлекся. Как говориться "Labor ist est ipse the volyumpast" (Лабор ист эст ипсе зэ вольюмпаст- Труд сам по себе уже есть наслаждение). С головой уйдя в работу, не услышал, как немного заволновался конь, чувствуя приближение чье-то. Они то, животные, все чуют, все видят, не то что люди.
Но и работа не может быть вечной. Сосна то не имеет вечного запаса прочности, а посему стала понемногу крениться и трещать. Дубовей еще раз обернулся, дабы никого в зоне приземления падающей сосны не было. Еще одна серия ударов, и дерево стало крениться больше. Дубовей немного отскочил, справедливо полагая, что до падения осталось немного. Но дерево устояло. Раз так, то в ход пошла еще одна серия ударов, подрубающих основные места удерживающие сосну вертикально. Вот теперь то лесина не выдержала, и, с величавой плавностью, стала падать. Завораживающее зрелище! Высокая сосна, сажени три, обманчиво медленно приближалась к матушке земле.
-ПОБЕРЕГИСЬ!!! - завопил едва ль не на пол-леса Дубовей. Хотя зачем, спрашивается. Он же тут один промышляет, по крайней мере так был уверен.
Когда несчасная лесина все-таки приземлилась, Дубовей, по совершенно непонятной причине стал смеяться. Над чем, почему, неясно. Но это не так и важно. Первым делом, что сделал плотник, после того как отсмеялся, это сходил к ручейку, набрал там глины и намазал ей свежепоявившийся пенек. Пусть в нем сокодвижения не было, порядок нарушать нельзя. Теперь таки обернувшись к поверженной наземь лесине, обнаружил наблюдателя. Парень молодой, с топором за поясом, тоже наверное за лесом охотиться пришел.
-Здрав буди, молодец. Чого гуляешь? Дела пытаешь, аль от дела лытаешь? - выпрямившись во весь свой рост, зычно и задорно спросил Дубовей.

Услышав громогласное "поберегись", от которого вокруг в ужасе вспорхнули птицы, Перелестник только головою покачал. Жаль, Аука где-нибудь поблизости на тонкой веточке, расслабившись, не примостился, вот возле кого, проказника этакого, гаркнуть не помешало бы... Лесоруб замазал пенек глиной, чем вызвал у Ксана удивление, но спрашивать, зачем он это делает, Перелестник не стал. Пеньку-то что, можно подумать, пеньки от поломанных бурей деревьев кто-то замазывает. Может, это какой-то обычай местных лесорубов? Спросить? Или не стоит?
Наконец, лесоруб увидел его: "Здрав буди, молодец. Чого гуляешь? Дела пытаешь, аль от дела лытаешь?"
- И тебе здравия, - Ксан улыбнулся и сделал шаг вперед, - да вот, хотел себе дерева для поделок раздобыть, да ты так лихо рубишь, что я уж засомневался, оставишь ли мне чего.

-Не пришибло ли часом тебя? Мало ли чего? - просто из вежливости поинтресовался Дубовей, хоть и видел что парень, наблюдавший за ним, цел и невредим.
-Дерева, да для поделок? Уж позволь спросить, кто таков ты? Как звать-величать да чем промышляешь средь люда чесного? - внимательно рассматривая собеседника, любопытствовал Дубовей. Но вдруг отдернул себя. Опять взяло верх самомнение его, о других все вызнать желает, а сам в тени да неизвестности отсидеться. (что, кстати, прямым текстом противоречит его приверженности себя показывать)
-Уж не серчай, что с расспросами полез. Имя мне Дубовей, по батюшке Радонежич. Плотник я, да столяр, вот и промышляю лесом. А здесь, на делянке, леса предостаточно. Аука ,дух лесной меня сюда отправил. Так что, думается мне, и на двоих хватит.
Стоял, выпрямившись во весь рост, топор валочный на руке висел, на петле ременной. Хоть говорил прямо и чисто, лицо выдавало некую степень недоверчивости. Как говориться, на всякий случай.

Перелестник решил не отвечать на первые два вопроса - ответ и так был очевиден. Эк забавный человек этот лесоруб.
- Звать меня Ксаном, батюшку своего не знаю, так что Ксаном и зови. Сам я с южных земель, а в деревне поселился недавно. Промышляю всякими поделками, особенно люблю делать игрушки да музыкальные инструменты. Утварь какую тоже могу вырезать, но это дело у меня не так уж справно выходит.
Вряд ли я конкурент этому человеку. У него вон какие руки, ими проще лавку смастерить, чем миниатюрную свистульку... Хотя, мало ли что.
- Меня сюда тоже Аука направил. Если не возражаешь, срублю я себе этот орех - древесина сосны мне никак не сгодится, а орешина в самый раз.

Дубовей с легким удивлением осмотрелся. Про какую орешину говорил Ксан, коль они стояли на, так сказать, сосновом секторе??? Здесь сосны росли в изобилии, высокие, смолистые мелкослойные. Орех, он дальше произрасталв лиственном секторе.
-Здесь только сосны строевые, строительные, как видишь. Орешник он далее. Коль не возражаешь, то покажу тебе одну сухую лесину. Я тут уже осмотрелся, да и мне, плотнику, с деревом не в первый день общаться. Пойдем.
Добродушно улыбнувшись, направился к краю делянки, каким то шестым чувством ощущая, что знакомец новый следом направился. Вроде обычный парень, да есть странность. Какая именно, Дубовей уловить не мог. Ксан шел следом мягко, сучки под его сапогами почти не хрустели. Ну да ладно.
Поделки значит мастерит. Ну чтож, кому что в руки дано, с тем и пойдет человек.- Думалось Дубовею.
Через минуту-две подошли они к лиственному сектору. Дубовей, наметанным взглядом, определил тот орешник на который было дело нацеливался. Но, иногда на Дубовея нападала мысль, что делиться надо. Ведь коль не дашь ему лесину, так пойдет глубже в лес, срубит другую. Аука начнет разбирательство чинить, что да как. И так или иначе, выйдет на Дубовея как на главного виновника несанкционированного расхвата лесных богатств.
-Вот то деревце, - Дубовей похлопал широкой ладонью по сухому орешнику. - Для поделок в самый раз. Сухое. Сам срубить думал, смастерить что-нибудь, да вот думается тебе оно сподручнее будет. Да и в ладе нам быть надобно, коль вместе промышлять тут намереваемся.

Ксан подошел вплотную к ореху, провел по нему рукой, рассматривая кору. По коре много чего о здоровье дерева сказать можно - пусть думает Дубовей, что Ксан немного в этом понимает, или просто за ласку по отношению к лесу примет, не говорить же ему, что срубил бы любой подходящий по размеру орех, даже сырой, все одно Ксанка до ума доведет...
Перелестник задрал голову и обошел дерево, высматривая, чтобы в кроне не оказалось птичьего гнезда. Гнезд не было, дупел в стволе также не наблюдалось. Значит, пригодно.
- Хорошее деревце, спасибо тебе, Дубовей, за совет. Тебе часом чего из поделок не надобно? Али сам все мастеришь?

В ответ Дубовей добродушно хохотнул.
-Нет, Ксан, мне не потребно ничего. Я ведь не только плотник да столяр, но и по дереву резчик. А утварь там вырезать иль еще чего, дело нехитрое, коль умеючи. Вот например, дудочку я смастерить не смогу иль игрушку какую небольшую. Тут руки потоньше нужны. А на мои глянь, - продемонстрировал свои руки, которые некоторые не преминули бы обозвать лапами. Подкову такими не сломать, но все равно мало не покажется. - Коль что-то резать, так хоть то мне надобно чтобы удержать крепче получилось.
Во время этой Дубовеевской тирады, Ксан внимательно осматривал орех. Плотник с легким уважением хмыкнул, не стал Ксан сразу рубить, присмотрелся сначала, приметился, все ли ладно. Знал ли что-то, или просто к лесу с уважением, то неясно, да впрочем и важно ли.
-Ну ты тут приметился, а мне свое дело вершить надобно. Сосна там лежит, меня дожидается. Так надо ее обработать, да на бревна разделать чтобы везти сподручнее.
Сказав это Дубовей широкими шагами направился обратно в сосновый сектор. Топор он так и не отпускал, так что поплевав на ладони, взялся за обработку лесины. Ветки обрубить, да на бревна небольшие, саженные, разделать. Ну вот работа пошла, так и утянула Дубовея целиком.

- Так мои руки и пальцы как раз потоньше, - усмехнулся Ксан, - я же еще и играю на тех инструментах, что делаю, а иначе как их качество проверить?
Дубовей ушел обрабатывать сосну, а Ксан принялся рубить орех. Делать из него бревна он не собирался - во-первых, орех не настолько большой, чтобы не унести его на плече, хотя в дверь не пролезет и Кузя будет вновь ругаться, надо бы оставить все-таки дерево во дворе, во-вторых, бревна было бы везти не на чем, да и не собирается Перелестник как-то отмерять ствол на доли пока не увидит толщину разных колец и волокон на срубе и не решит, что с этим делать будет.

Солнце поднялось выше, и вследствие этого температура отчетливо увеличилась. Дубовей чувствовал, что начинает преть под всем своим рабочим одеянием. Это не дело. Не дай Боги расслаблюсь раньше времени, так и силы уйдут. Думалось Дубовею. А коль такой расклад пошел, так надо дело вершить скорее.
Дубовей, хоть и спокойный, все-таки был парнем здоровым и выносливым. Так что подхватив топор, принялся размеренно обрабатывать поваленную сосну. Ветки, сучья обрубить, да на бревна разделить надобно. Скинув капюшон рубил, технично расходуя силу. Замах на вдохе, удар на выдохе. Не просто так, а с толком и расстановкой дело плотницкое вершить надобно. Хотя к Дубовею такое применить было сложно. Для него такой ритм работы был так же привычен, как для конного гонца ровный галоп жеребца.
Иногда присматривался Дубовей сквозь деревья на знакомца нового, Ксана, тоже по дереву промысловика. Тот не торопясь рубил орех, размышляя о своем. И правильно. Что, как не работа, полезна для размышлений вдумчивых, глубоких?
За такими думами и пролетела работа. Когда ветки да сучья кончились, пришла очередь самого бревна. Так тут все просто. Отмерил Дубовей по несколько шагов три бревна, да принялся рубить. Вот здесь то было сложнее. Бревно разделывать, это вам не сучья рубить. Здесь и бить надо с умом, чтобы топор при ударе глубоко наискось входил в слои дерева, но не увязал в древесине. В результате получалось, что древесные волокна сминались и уплотнялись, не позволяя воде после проникать в дерево.
Вскоре четыре бревна, по пол-сажени каждая, лежали у ног плотника. Дубовей же стоял преисполненый неким чувством гордости, за себя. Хоть особо годдиться может и нечем было.

Орех покачнулся и с треском улегся на лесную подстилку, не задев других деревьев. Ксан сунул топор за пояс и вдруг обнаружил в себе желание обобрать с упавшего дерева зачаточные зеленые орехи. У них под зеленой одежкой да скорлупой белые, полные влаги, вкусные (хотя кому как!) ядра, которые только потом станут желтоватыми и сухими, а горьковатая белесая пленка по мере созревания превратится в коричневую "шкурку"...
А, впрочем, кого я стесняюсь? Дубовея? Так я же пришлый, мне можно, спишем на чудачества... А может, местные дети тоже из любопытства незрелые орехи пробовали... Да и не смотрит он сюда, работой занят... Эк захотелось, с прошлым деревом как-то не до ядрышек было... А вот возьму и съем!
Ксан снял с ближайшей ветки несколько орешков, придавил их в кулаке, освобождая от скорлупы, аккуратно снял пленочку и отправил ядрышки в рот. Все-таки хорошее место Аука показал, есть во влажности свои плюсы, орешки такие водянистые - напиться можно. Ох и знатные они будут в сезон! Аж рубить жалко...

-Так, бревна готовы, теперь уложить да можно возвертаться, - вслух размышлял Дубовей, разбираясь со своим деревом. Но, поскольку слово его с делом далеко не расходилось, заткнув топор за пояс, отправился плотник за телегой своей. Конь Тяж мирно пасся, ленивыми движениями хвоста отгоняя слепней. Казалось конь даже закемарил (задремал) на полуденном солнышке, в лошадинной манере - стоя.
Тревожить напарника Дубовею пока не хотелось, а посему подхватив телегу за дышла, сам потянул ее к месту погрузки. Благо, что телега пустая была, так что легко катилась. Аккуратно припарковав сей деревянный прицеп, Дубовей взялся за погрузку. Предварительно вытащив топор из-за пояса, он подхватывал бревна за край, приподнимал. Перебором рук доходил до середины, а после похватывал на плечо и подносил к телеге. Через некоторое время лес был погружен. Дубовей вытер со лба пот и снова осмотрелся. Другой "деревянный" промысловик трудился где-то там. Надо пожалуй проверить, мало ли что, поэтому Дубовей направился туда.
-Эй, там! Как работа? Ладно ли ???

Ксан как раз успел отряхнуть скорлупки и взяться за ствол орешка, когда его окликнули:
-Эй, там! Как работа? Ладно ли???
- Ага, - Перелестник приподнял орех и водрузил на плечо, - ладно.
И улыбнулся.

Ксан тут сам по себе видать освоился. Рубанул орех, да теперь тащить его вздумал.
-Давай-ка на телегу ко мне его грузи. Чай не убудет, да и тебе сподручней будет, коль не на горбу своем потащишь.А после передохнуть не мешало бы. Вона, солнце как печет. Коль обратно пойдем, зажаримся, аки на вертеле.
Не мешал в тоже время Ксану самому разобраться со своим орехом. Тот немного покрякал, поудобнее устраивая его на плече, да и ровным шагом направился в первый, сосновый, сектор. Дубовей увязался за ним, ведь сам и звал.
Подошли они к телеге, тремя бревнами загруженной. Ксан замешкался. Толи не хотелось ему орех свой грузить, толи еще чего , а только призадумался он над чем-то.
-Ты грузи его в телегу, не смущайся. А уж опосля посидим в теньке, пока солнышко не успокоиться немного. Да и ворочаться надо будет уж.

Мдямс, все-таки предложил лесоруб телегу. И не жалко ему животинку, хотя животинка вон какая - явно к тяжелому грузу привыкла. Вроде как и повода нет отказаться.
Подавив в себе желание погладить коня и зарыться руками в его гриву (совсем в детство впадаю, ну-ка собраться!) Ксан сгрузил свой орех к Дубовею на телегу.
- Эх, жаль, никакого инструмента, кроме топора, не взял, сейчас бы спеть, погода-то какая, лес какой, эх, да и настроение...

Пока Ксан занимался погрузкой, Дубовей отошел до коня своего. Тот разморился слегка на солнышке, стоял с таким флегматичным видом, словно ему безразлично все и вся. Но проигнорировать твердую руку хозяина не мог.
-Иди-ка, Тяж, сюда. Чай солнышко припекло, разморило тебя. Давай ка в тенек перекочуй, а то возврашаться надо будет, а ты не в силах, спишь на ходу.
Заведя Тяжа под сень деревьев, повел к ручью маленькому, что невдалеке приметил. Но сначала дал коню остыть некоторое время. А то он ,горячий, холодной воды наглотается, да небось и осложнения пойдут. Напоив коня, Дубовей не стал далеко его уводить, все-таки в телегу запрягать после потребуется, так что гоняться за ним потом. Лишь одно событие насторожило Дубовея. Когда проводил он коня около Ксана, Тяж фыркал, словно чуял что-то нечеловеческое.
- Говоришь спеть??? - Это уже предназначалось для ушей Ксана. - Погода хороша, лес тоже, не спорю. Да только с чего это вдруг спеть то?? Али повод есть какой??
Дубовей спокойно задавал свои вопросы, тем не менее внимательно следя за оппонентом.

- Да просто настроение с утра хорошее, - Перелестник пожал плечами, наблюдая, как тот возится с конем, - разве нужен для него повод? А, Дубовей?
Похоже, лесоруб насторожился. То ли считает, что петь могут только менестрели, то ли фырканье коня ему не понравилось...

-Ну, не знамо. Вот говорил кто-то, не помню кто. "Был бы повод", - простодушно ответил Дубовей, усаживаясь на выпирающий из земли корень. Если и насторожился, то виду не подал ничуть. Вот странно, человек простой, душа нараспашку, а так просто его не не подкорвырнешь. По крайней мере не всегда.
-Песня завсегда считалась найкрасщим средством для поднятия духа. Ведь даже дружины княжеские всегда поют, дабы и помирать веселей было. - Ни с того, ни с сего плотника развезло на филосовствования.
-Или вот было дело. Гостил я в городе славном Чернигове. Все спокойно, мирно, ну бывало мужи добрые в кабаке рожи друг другу поквасят, так и дале мир. Так дозоры там, бывалоча с такой пестней ходили, что аж улицы вздрагивали от залихватского. Сейчас припомню. Э-э-э...
Соловей, соловей, пташечка.
Эх, да канареечка жалобно поет.
В том месте, где шли слова про пташечку, едва не дрогнули сосны, от залихватского Дубовеевсткого голоса. Сам же виновник несанкционированного распугивания птиц, немного виновато улыбался, мол, раз думали спеть, так вдрогнем.

- Я почти не знаю русских песен. Тем более таких, не с моим голосом такие петь, я как-то больше по лирике. Любимой нравилось, - уточнять, что под "любимой" имелась ввиду своя собственная женская ипостась, Перелестник не стал, - да и инструмент располагал... Могу спеть то, что знаю.
Ксан положил руки на край телеги и принялся легонько выстукивать ритм, напевая:
- Ti dzabe sakrivas pogled pod velo
U svitanje belo
On nije ni malo naivan znaj
Kad bude saznao da si se dala
I dusom I telom
nema ti pomoci tu ti j kraj
Zato docicu po tebe ja
Zaveckacu sjajnim mamuzama
mnogo cu vrata razvaliti svako da primeti
Od njega te moram uzeti
Ne treba ti karavan niti njegova kola i stan
Sedi u moj karavan da te vozim dok ne svane dan
Ti sa mnom ima crs svilu i zlato
Ne brini zato
O samo priznaj i reci to
S njim samo tones sve dublje i dublje
Ko uzivo blato
Znaj ja te mogu povesti u raj

У Ксана в этом облике был неплохой тенор, и он это знал. Ему нравилось петь.

Оффтоп: песня не старинная, это Желько Йоксимович, "Караван". Из старинных сербских нашел только обрядовые песни и женские плачи по ушедшим. Ну, и более поздние, где уже упоминается слово "бог" в единственном числе. "Караван", имхо, самая подходящая по смыслу для Перелестника в нейтральной ситуации.

Да. Ксан определенно по части песен фору даст многим. Дубовей внимал незнакомой песне спокойно и с некой благодарностью. Самому то Дубовею такое пение дано не было, да и голоса такого. Ксан пел чисто, без малейшей запинки, ровно переливая голос от одних октав к другим.
Когда же пение закончилось, Дубовей молча кивал с задумчивой улыбкой на лице. Также там отражалось и немного зависти. Ну, все-таки пение, зачастую крадчайший путь к сердцам. В частности к женским. А Дубовею с его низко-хлипловатым раскатистым баритоном, таковой путь найти было сложно, хоть и пытался и не единожды.
- Ладная песня, хоть и не нашенская. Большое умение тебе Богами дано.

- Спасибо на добром слове, - улыбнулся Ксан.
Он подошел к Дубовею и сел рядом на другой корень.
- В каждой песне своя душа... - задумчиво проговорил Перелестник, - и в каждой душе своя песня. Когда душа поет, то и ладно выходит.
Интересно, а какая песня у Лады? - подумалось. Подумалось, и тут же забылось. Не хотелось Ксану думать в такое прекрасное утро о "богах, которыми умение дано".

Много дивного творится в заповедном лесу он живет своей жизнью и еще тысячами жизней своих обитателей.
Но жизнь состоит из того, что для кого-то она прекращается, а для кого-то начинается.
Мавка слишком близко подошла к участку, где валили деревья, почувствовала их стон и плачь собратьев по погибшим соседям... У деревьев память длинная- не в пример людям, они многое могли бы рассказать, навка любила и умела слушать их сказки, но те что упали сегодня не расскажут больше ничего. Русалке стало грустно, даже ласковый ветерок- ее друг, игравший с волосами лесной хозяйки не радовал ее.
Навья легко скользнула между кронами деревьев идя по солнечным лучам, легко и не слышно, теперь ее манила еще и песня, а голос певший ее был знаком и сквозило в нем что-то не объяснимое... Правда не менее не объяснимым мыл рык луженной глотки второго дровосека, русалка вздрогнула от неожиданности, но потом зажала рот тонкой ладошкой, что бы не рассмеяться.
Притаилась девушка за одним из дубов раскидистых, наблюдая за лесорубами. Более всего за пришельцем, которого сама- Ксаном- Ксантесом-Чужаком прозвала. Да, должек за ним водился не оплаченный...

-Ох, сие глубокие раздумья. Песня идет из души, главное чтобы душа была соответствующей. А уж какова песня, такова и душа.
На этих словах, плотник словно пригрустил. И есть с чего. Ведь песня, которую выдал Дубовей, свидетельствует о не таком уж большом душевном богатстве, хотя по размаху говорит о широте души.
Повисло недолгое задумчивое молчание. Дубовей и Ксан размышляли каждый о своем. Хотя если честно, предмет мыслей был практически один. "Камень преткновения всех мужчин". Женщины.
Конечно о чем думал Ксан, Дубовею ведомо не было. Не умел он мысли читать. Самому же плотнику размышлялось в таком направлении. Мне бы голос такой, да заспивать. Душа у меня хорошая. И другие мысли, порожденные самомнением и мечтами.
Только Дубовей все-таки отличался еще и здоровым прагматизмом. Представив себя, такого крепкого и сильного, с тем самым мягким тенором, Дубовей настолько не проникся, что засмеялся. Вернее, сначала на лице проступили первые признаки напирающего смеха, а после и послышалось сдержанное "хы-хы-хы". Дубовей держался, чтобы не засмеяться в полный голос.